Взаимоотношение человека и стихии в поэме А.А. Блока “Двенадцать”

Взаимоотношение человека и стихии в поэме А.А. Блока “Двенадцать”

Печать
Рейтинг пользователей: / 0
ХудшийЛучший 

“Двенадцать” – поэма переворота. Не только и не столько поэма описывающая общую атмосферу, царящую в погибающей, после октябрьского переворота, стране, сколько поэма переворота в погибающей душе самого поэта. Эта поэма – насмешка над “революцией”, Блок в каждом слове, в каждом звуке высмеивает в бессильной злобе кровавый разгул стихии.

Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба...

Сам он не может повлиять каким-либо кардинальным образом на исторический ход событий, поэтому ему только и остается смеяться сквозь боль, отплевываясь кровью. Блок не может (или не хочет) “говорить вполголоса: Предатели! Погибла Россия!”, он отчаянно смеется над несоответствием идеалов поставленных перед “революцией” и окружающей действительностью ее достигнутой. Он зло смеется надо всеми – и над представителями старого мира – попами, буржуями, барынями... всеми, кто довел страну до революционной ситуации, и над представителями, так называемого, “нового” мира ничтожными личностями способными воевать лишь с уличными девками да с тенями в подворотнях.

Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь...
...

Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба –
Гуляет нынче голытьба!
...

В зубах цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!

“Свобода, свобода, эх, эх, без креста!” – звучит как разгульный, разбойничий клич, не случайно автор отметил, что “на спину б надо бубновый туз!” – такой лоскут из красной или желтой ткани нашивался на спину каторжникам. Эти люди “идут без имени святого...”

От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты право,
Рассуди, подумай здраво –
Али руки не крови...

Они проходят как стихия, они проносятся как вьюга, они подчиняются только внутреннему стремлению разрушения: “Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем” ...до основанья, а затем... А вот, что будет “затем” никто не знает – главное побыстрей разрушить, развалить – автор постоянно сравнивает движущие силы революции со слепой стихией, которая сама слепо все рушит на своем пути и других сбивает и с ног и с дороги – “крутит”.

Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, Ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, Ветер –
На всем божьем свете!
...

Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не видать совсем друг друга!
За четыре за шага!

В поэме последовательно применен художественный прием, основанный на эффекте контраста. Сразу бросается в глаза, что изображение строится в ней на чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги. Эта цветовая символика отчетливо ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных исторических начала: низкое и высокое, лож и правду, прошлое и будущее – все, что противоборствует как на всем свете, так и в каждой человеческой душе. Символика эта социально прояснена, в ней – отражение и художественное обобщение реально исторических явлений.

Что такое снежная вьюга в “Двенадцати”, как не образ “исторической погоды”, образ самого переворота и хаоса им принесенного. Черный вечер и белый снег воплощают в своей контрастности историческую бурю, потрясшую мир. Белое, светлое, снежное торжествует в финале поэмы, где полностью побеждает непроглядную тьму, из которой вышли двенадцать. Здесь автор завуалировано пророчит победу белой, светлой силы над черно-красным хаосом, принесенным той стихией, к которой принадлежали двенадцать.

“Двенадцать” – это полное торжество стихии. Она – главный герой поэмы. Как сама поэма, так и стихия в ней едина и синтетична, хотя внутри нее самой действуют самостоятельные характеры с их собственными индивидуальными чертами.

Двенадцать красногвардейцев пробиваются сквозь лютую вьюгу; они “ко всему готовы” им “ничего не жаль”, они настороженны; их ведет вперед инстинкт, но они еще толком не представляют себе до конца весь смысл своей борьбы, своего “державного шага” в будущее. Они в этой борьбе еще новорожденные, рожденные вместе с “новым” миром, рожденные самим этим “новым” миром.

Ощущение “взлета” революции с громадной силой сказалось в “Двенадцати” в мотивах ночной метели, порывистого, резкого ветра, взвихренного снега. Эти мотивы проходят сквозь всю поэму подобно основной теме в симфонии. При этом ветер, снежная вьюга, пурга – как динамические образы восставшей, разбушевавшейся стихии – приобретают в “Двенадцати” различный смысл применительно к разным персонажам поэмы. Для теней и обломков старого мира злой и веселый (злорадный) ветер – сила враждебная, безжалостно выметающая их из жизни, для двенадцати же, он – их родная стихия, они как порождение этого ветра, они детище хаоса, стремящиеся к разрушению. Этим двенадцати вьюга не страшна, не опасна. Это их родная стихия, они идут сквозь вьюгу революции, которая пылит им в глаза и играет с красным флагом.

Красный флаг появляется в конце поэмы, он – этот символ революции здесь становится символом нового креста России. Россия стоит на перепутье – “позади голодный пес”, а впереди, якобы “светлое будущее”. Есть мнение, что. Христос во главе красногвардейцев означал собой моральное благословение (на аморальные дела, простите за каламбур) революции, ее конечных целей и идеалов. Но в том-то и дело, что не был Он во главе – нигде в поэме об этом не сказано, а сказано – “впереди”. Просто привыкли у нас воспринимать, что впереди, с красным флагом – значит во главе, но здесь другая ситуация, флаг здесь олицетворяет собой новый крест Христа, новый крест России и идет Он не во главе, а Его ведут, ведут на расстрел, на новое распятие...

“Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь. Но знаешь ли ты, что будет завтра? Кто ты? Ты ли это? Или только подобие Его. Но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же, по одному моему мановению, бросятся подгребать к твоему костру угли. Знаешь ты это? Да, ты может быть это знаешь...” Это Достоевский, “Братья Карамазовы”, диалог Великого Инквизитора с Иисусом Христом.

Никому не нужна Его помощь, никому не нужно Его благословение – “От чего тебя упас золотой иконостас?” О каком “моральном благословении” может идти речь, когда “...идут без имени святого ... ко всему готовы...” Этим двенадцати не нужно ничьего “благословения революции, ее конечных целей и идеалов”, точно так же как не нужно оно было и тем кто делал революцию. Просто в то время удобно было использовать стихи такого великого поэта, в свою пользу, с целью оправдания революции и кровавого беспредела, а ведь Блок сам говорил, что в его поэме “Двенадцать” совсем нет политики.

Читая стихи Александра Блока начала века, его самого можно было бы назвать “революционером” – стихии у него достаточно смелые, “народнические”, но Блок был русским человеком и как всякий русский любил людей, и как русский поэт – любил всех людей. Да, наверняка ему не нравились некоторые представители русского народа, но в общем он любил всех, что можно увидеть из его стихов: он может ругать, высмеивать какой-нибудь чисто русский поступок или характер, а потом в конце написать:

Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Это последние строчки из стихотворения “Грешить бесстыдно, непробудно...”

Он любил всех, он любил всю Россию, и тем больнее переживал ее политический, экономический и духовный кризис. Блок проживал все события происходившие в России вместе с ней. Он вместе с Россией с его Русью страдал, замерзал, обливался кровью, умирал от голода. Не буквально, конечно. Александр Блок, в своей поэме чувствует настроение и переживание каждого персонажа, он с точностью передает эмоции каждого встречающегося в строчках “Двенадцати” лица, с горечью высмеивая и показывая всю ничтожность “высоких целей” революции, любых ее партий и движений. Автор в поэме показывает насколько далеки “высокие” идеи революции от земной жизни:

От здания к зданию
Протянут канат.
На канате плакат:
“Вся власть Учредительному Собранию!”
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит, 
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут...

Скажите, мог ли поэт, обращаясь к Руси, как к родной женщине:

О, Русь моя!
Жена моя!
До боли Нам ясен долгий путь!
("Ночные Часы")

писать серьезно

Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь!

и этими словами благословлять на убийство Родины, России?

Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые
– Как слезы первые любви!
(“Россия”)

В кондовyю
Избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
(“Двенадцать”)

Еще в 1908 году, Александр Блок в стихотворении “Россия” пророчествует о том, о чем будет писать через десять лет в “Двенадцати”, обращаясь к России:

Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу...
Какому хочешь чародею
Отдай разбойничью красу!
Тебя заманит и обманет, –
Не пропадешь не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты...

И дальше он пишет о том, что чтобы с Россией не случилось, какой бы супостат не пришел на Русь, все равно она не погибнет, поднимется, отряхнется и станет еще краше...

Ну что ж? Одной заботой боле
– Одной слезой река шумней,
А ты все та же – лес да поле,
Да плат узорный до бровей...

В октябрьском перевороте поэт услышал только одну “музыку” – громовую музыку катастрофического крушения старого мира, которое он так давно предчувствовал и ждал. Да, он ждал, но скорее не столько крушения самого мира, сколько перемены в психологии людей, перемены человеческого сознания, улучшения мира не за счет его перелома и передела, а за счет внутренних изменений в каждом человеке, то есть изменение мира, за счет изменения самого человека. Поэтому, кровавый переворот, провозглашенный социалистической революцией, Блок воспринял как внезапно налетевшую, но уже предсказанную и ожидаемую стихию. Революция, по Блоку, всемирна, всеобщна и неостановима.

Она воплотилась для него с наибольшей полнотой в образе неудержимого “мирового пожара”, который вспыхнул в России и будет еще долго разгораться все больше и больше, перенося свои очаги и на Запад и на Восток, – до тех пор, “пока не запылает и не сгорит старый мир дотла”. Образ разбушевавшейся стихии всегда играл в поэзии Блока особо значительную, можно сказать – громадную роль. Ветер, буря, вьюга – все это для него привычные понятия романтического мироощущения. В “Двенадцати” эти образы призваны передать ощущение разбушевавшейся стихии народной жизни. Реальный пейзаж Петрограда как бы растворяется в стихии. Стихийно, все в поэме: не только красноармейцы являют собой образ стихии, но и все действующие лица. Поведение всех и каждого здесь не предсказуемо, все действующие лица в данной ситуации оказались в не родной стихии, все они чувствуют себя чужими в этом мире и даже те, которые идут “державным шагом”, как хозяева жизни, и они ощущают себя уверенными только пока они идут толпой и с оружием, хотя даже и оружие в руках не предает им большой уверенности, так как все они осознают, что они временно в этом мире и любая шальная пуля может отправить в мир иной...
Эти “хозяева жизни” до того трусят, что начинают стрельбу еще не видя противника, стреляют по теням, подбадривая себя грозными выкриками в темноту:

Кто там машет красным флагом?
Приглядись-ка, эка тьма!
Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
Все равно тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!

Как всегда, после стихийного бедствия остаются кучи мусора, груды обломков, раненые и погибшие. Так и после этой революции осталось много жертв как из представителей “старого” мира, так и из представителей “нового” мира многие из которых по известной пословице: “За что боролись – на то и напоролись”. Ну а так называемый “мусор”, после этой революции, если воспринимать ее как стихийное бедствие, до сих пор приходится разгребать уже нам – третьему или четвертому поколению после “Двенадцати”.


 
kaz-news.ru | ekhut.ru | omsk-media.ru | samara-press.ru | ufa-press.ru




купить ферингер классика паровая;слив школьницы